А любовь всё жива

Филимон стал смыслом её жизни, без него она не могла и дня прожить.


В Аманеево Анну Ивановну «распределили» после окончания педучилища, в 1942 году. Учительница начальных классов, образованная, миловидная барышня, она многих деревенских парней лишила покоя. А сама влюбилась в кудрявого чернобрового Филимона — парня из суровой староверской семьи. Сначала-то она и значения его вере не придала — какое дело комсомолке и атеистке до религиозных пустяков. Но оказалось, что это далеко не пустяки. Родители запретили Филимону встречаться с полюбившейся и ему учительницей. По их мнению, мирская — значит поганая, значит и парня может запоганить. Да ещё подлила масла в огонь самая авторитетная аманеевская старица: сказала Филимоновой матери, что за брак их сына с мирской грех падёт на семь поколений будущих, да на семь прошлых. Напугала их до смерти. И они пообещали Филимона проклясть, если с мирской свяжется. Так и не дали их любви разгореться.
Много лет спустя, незадолго до своей смерти, эта старица покаялась Анне Ивановне, что специально Филимоновых родителей пугала — очень уж ей хотелось молоденькую учительницу со своим сыном свести. Может быть, и свела бы, да только забрали Петра (её сына) на фронт. И Филимона забрали, и ещё много аманеевских парней. Пётр-то Анне Ивановне много хороших писем с фронта написал, со стихами. Эти стихи она до сих пор может наизусть рассказать. Только не сложились у них отношения, остался Пётр в армии и в деревню не вернулся.
А Филимон вернулся в 1948 году — после фронта ещё и срочную отслужил. Вернулся он другим человеком — повзрослевшим, возмужавшим. Даже имя другое из армии принёс — Николай. Почему-то все аманеевские парни-староверы на фронте свои крестильные имена поменяли на более современные, да так и остались потом Михаилами да Андреями-Сергеями. А Филимон недолго Николаем побыл, опять на старое имя перешёл, но всё равно был уже не тем улыбчивым, наивным парнем, каким уходил на фронт.
Анна Ивановна тоже за эти годы изменилась. Она многое пережила — и холод, и голод, и колхозную работу в нагрузку к педагогической. Учила голодных, оборванных деревенских детей при свете керосиновой лампы, шила тетради из старых газет, замешивала чернила из сажи и свекольного сока. Заготовляла дрова для школьных печек, проводила политинформации в красных уголках, вязала носки и варежки фронтовикам, читала неграмотным старушкам сыновьи письма, выводила своих учеников на сбор колосков и уборку картошки. Она делала всё, что требовалось от неё в то суровое время, и даже больше, чем требовалось, в силу своего неуёмного, жизнелюбивого характера.
Несмотря на войну, она хотела жить, любить и быть любимой. И вроде бы даже её желание сбылось, вроде бы появилась в её жизни любовь, вроде бы сложилась семья, родился сын… Но ненадолго хватило семейного счастья — ребёнок умер, его отец скрылся в неизвестном направлении, а Анна Ивановна влилась в ряды одиноких женщин, из которых и состояло в основном население тыловой глубинки. Анну Ивановну окружали одинокие незамужницы, вдовы. У неё и в подружках была вдова — такая же молодая учительница Татьяна Сергеевна. Они помогали друг другу в работе, в домашних делах, хорошо понимали друг друга. Ведь судьбы их были очень похожими, только у Татьяны Сергеевны был ребёнок да от рождения старая вера. Это и разбило их дружбу на долгие годы, потому что вернувшийся с фронта Филимон женился, по настоянию родителей, на учительнице-староверке.
Конечно, это случилось не сразу. Когда он — возмужавший, прошедший через кровь и огонь войны, увидел Анну Ивановну, достигшую полного расцвета женской красоты, то забыл все родительские наставления и запреты. Любовь вспыхнула с новой силой, и Анна Ивановна бросилась в её пламя без оглядки, без раздумий и рассуждений. Филимон стал смыслом её жизни, без него она не могла и дня прожить. Казалось, и он переживает то же самое. Но снова поперёк их любви встали родители-староверы. Под угрозой проклятия они заставили Филимона жениться на староверке. На Татьяне Сергеевне. Почему-то никто в ту пору не подсказал Анне Ивановне выход из положения — перейти в старую веру. А сама она и не подозревала, что такое возможно. Поэтому и выпустила из рук самую свою большую любовь, своё счастье, свою жизнь.
Сколько яростных слёз пролила она ночами, оплакивая потерю любимого и подруги. Сколько получила притворного сочувствия и открытой насмешки от односельчан. Озлобившимся за войну людям нравилось стравливать бывших подруг. Анне Ивановне давали бессчётное количество советов, как отомстить разлучнице. Самый невинный — запустить обе руки ей в волосы и дёрнуть что есть силы, чтобы клочки полетели. И Анна Ивановна запускала, дёргала и получала полновесную сдачу. Первые интеллигентки села, как простые бабы, неоднократно дрались на потеху соседям из-за красавчика Филимона. А он страдал (по мнению Анны Ивановны), не ввязываясь в бабьи склоки.
Семейного счастья с женой‑единоверкой он не обрёл и в один прекрасный день пришёл к Анне Ивановне повидаться.
— Не могу без тебя, — сказал он с трудом, — везде тебя вижу, жену твоим именем называю. Люблю только тебя, но её бросить не могу, нас иконой благословляли, молитвы над нами читали. Жить мне с ней до самой смерти, а на тебя только издали смотреть. Неужели прогонишь?
Разве можно не откликнуться на такие слова? Анна Ивановна Филимона простила и не прогнала. И началась немыслимая по деревенским меркам жизнь — жизнь одного мужчины с двумя женщинами сразу. Филимон жену не бросал, жил вроде бы с ней в одном доме, но и у Анны Ивановны проводил не меньше времени. Теперь уже Татьяна Сергеевна запускала руки в волосы соперницы и получала сдачу. И опять учительницы своими драками забавляли деревню.
Районный отдел образования, до которого в конце концов докатились слухи об учительской вражде, перевел Анну Ивановну в малокомплектную школу соседней, но не близкой деревни Зоново, предоставил там жильё. Но она осталась жить в Аманеево, а на работу каждый день ходила пешком. По дороге расстояние между деревнями километров 8, а напрямик, через гору, вдвое меньше. Она и ходила напрямик, даже тропку протоптала. Зимой одолевала этот путь на лыжах. Только бы быть поближе к Филимону.

С годами боль теряла остроту, но память не тускнела.


А семейная жизнь начала приносить плоды: сначала Татьяна Сергеевна родила ребёнка, немного погодя — Анна Ивановна. Так у них и повелось, то одна родит, то другая. За детьми Татьяны Сергеевны присматривали бабушка с дедушкой, а у Анны Ивановны не было никакой помощи. А тут ещё районо на неё ополчился, о моральном облике советского учителя забеспокоился. Стали Анну Ивановну должностные да партийные лица прорабатывать, стыдить, принуждать расстаться с Филимоном. И увольнением, и исключением грозили. А она сама из школы ушла. Сказала, что лучше в колхозе будет работать, но от Филимона не откажется.
Пошла она работать на ферму дояркой. Не очень-то её приветливо там приняли, демонстративно подглядывали, не ворует ли она молоко, и вообще всячески донимали и обижали. Очень уж она стала удобным объектом для разнообразных щипков и уколов — бывшая интеллигентка, нищая мать-одиночка, за которую и заступиться некому. Да ещё и разлучница, в чужого мужа вцепилась.
Всё это вынесла Анна Ивановна — и нищету, и людскую молву, только бы не расстаться с Филимоном. А Филимон продолжал вести двойную жизнь, не бросая официальную семью и открыто навещая Анну Ивановну и своих детей. Да и не только её. Когда колхозная общественность всё-таки решила его судить товарищеским судом за многожёнство, на скамье потерпевших сидели три женщины: Татьяна Сергеевна, родившая ему семерых детей, Анна Ивановна со своей пятёркой и ещё одна женщина, шестерых детей которой Филимон также признал своими. Да и среди публики в зале находилось несколько женщин, «осчастливленных» Филимоном. В то строгое время аборты были запрещены, и женщины рожали всех подряд.
Самое интересное, что осудить Филимона не получилось, поскольку был он не многожёнцем, а вообще холостяком. Брак его с Татьяной Сергеевной не был официально зарегистрирован, только благословенье да молитва скрепляли этот союз. С остальными женщинами подсудимый также в браке не состоял. Поэтому обвинить его было не в чем. Ему только приказали зарегистрировать брак с Татьяной Сергеевной.
И дальше потянулась интересная жизнь, ставя с ног на голову все привычные правила и понятия. Подрастающие дети Татьяны Сергеевны и Анны Ивановны дружили между собой, ходили друг к другу в гости и дружно звали Филимона папой. Матери также относились ко всем детям по-доброму, да и между собой перестали враждовать. Жизнь Анны Ивановны налаживалась, в дом возвращался достаток, неприязнь односельчан стала угасать. Все наконец-то разглядели в ней умную, трудолюбивую, жизнерадостную женщину, отзывчивую на чужую беду и хорошо образованную. Её даже депутатом сельского совета стали постоянно выбирать.
А Филимон продолжал метаться между двумя семьями. Сколько раз приходил он с вещами к Анне Ивановне и говорил — всё, буду жить с тобой. Но проходила неделя, и он начинал тосковать, метаться из угла в угол. Анна Ивановна сама отправляла его обратно. А в 1966 году, на 43 году жизни Филимон умер, оставив после себя безутешных вдов, сирот и родителей. Общее горе не только примирило бывших подруг, но и стариков-родителей заставило забыть свою вражду к Анне Ивановне. Вместе они оплакивали безвременно ушедшего Филимона, вместе справляли по нему поминальные дни, вместе ухаживали за могилой. Они всё простили друг другу и незабвенному покойнику.
С той поры прошло 42 года. Давно умерли суровые родители Филимона, его многочисленные дети выросли хорошими людьми и сами уже воспитывают детей и внуков. Анна Ивановна после его смерти переехала в Вассята, трудилась на разных рабочих местах, вела активную общественную жизнь, участвовала в самодеятельности, писала заметки в районную газету, радовалась успеху детей (своих и Татьяниных), веселилась на праздниках. Но, оставшись одна, горько и безнадёжно оплакивала свою потерю.
С годами боль теряла остроту, но память не тускнела. Каждую минуту, проведённую с Филимоном, она помнит лучше, чем всё остальное. Ни детство своё, ни трудовые успехи, ни даже рождение и воспитание детей не хранятся в её памяти так бережно, как память о чужом муже. Что же тут поделаешь, если судьба одарила её такой трудной, прекрасной и бесконечной любовью? Остаётся только нести её в своём сердце до конца.