«Север, воля, надежда, страна без границ» (В. Высоцкий)

Многие воспринимают Игоря Рубана как художника одной темы. Эта тема – Крайний Север, его природа и люди, его настоящее и история освоения. За сорок с лишним лет, отданных Северу, Рубаном выполнены сотни живописных полотен и рисунков, опубликовано несколько книг (одна из них, «Ненужные записки», посвящена энтузиастам Чайковской художественной галереи). Но хотя полярная тема – действительно главная и любимая для мастера, ею не исчерпывается его творчество. К 1944 году, когда Рубан впервые попал на Север, он успел пройти сложный путь поиска своей образной системы, выбора собственных ценностей и представлений об искусстве.
В Чайковской художественной галерее экспозиция, посвященная творчеству Игоря Рубана, занимает четыре зала. В первом можно увидеть работы, написанные сразу после окончания автором Московского художественного института – тогда он пробовал себя в самых разных жанрах: создавал портреты, пейзажи, натюрморты, первые путевые этюды.
«Уроки живописи преподавал Рубану Игорь Грабарь – жесткий, требовательный педагог и чудесно заражавший своим видением мастер, – пишет старший научный сотрудник Государственной Третьяковской галереи Ирина Вакар. – В работах Рубана начала 1930-х годов есть владение пространственными отношениями, декоративное звучание цвета, уверенность, с которой художник движениями кисти намечает силуэт деревьев на фоне неба или набрасывает пятна ярких рябиновых кистей на широко и свободно написанное марево зелени. Но влияние учителя все же явственно ощутимо то в цветовой гамме, то в выборе мотива, то в какой-нибудь отдельной детали.
Так было когда-то с учениками Репина, вообще с учениками крупных живописцев, обладавших покоряюще яркой индивидуальностью и работавших рядом со своими подопечными. Неудивительно поэтому, что в середине 1930-х годов Рубан почувствовал необходимость поисков своего пути».

«Так случилось, что в 1944 году Игоря Павловича неожиданно пригласили в полярную экспедицию, – рассказывает Наталья Шмыкова. – Побывав там один раз, он «заболел» полярной тематикой, его навсегда покорили и Арктика, и Антарктида. Каждый год в течение почти сорока лет он с большим удовольствием ездил на северный и южный полюсы в качестве художника-полярника. Мастер изучал особенности полярной природы, климата и освещения, ряд работ этюдного характера он писал в очень сложных условиях. На творческих встречах в Чайковском Игорь Рубан вспоминал, что приходилось отогревать тюбики с краской за пазухой, потому что они застывали, а потом делать быстрые мазки и прятать обратно. Несмотря на то, что условия для творчества были неимоверно сложными, Игорь Павлович всегда брал в самолет чистые холсты. Но в высоких широтах он работал не только как художник, но и как член команды – вместе с летчиками, геологами, метеорологами… Полярники очень любили его. Не случайно, когда Игорь Рубан привез сюда свою персональную выставку, вступительную статью к каталогу написал знаменитый северный летчик, дважды герой СССР Иван Папанин».
«Всем, работавшим в Арктике, хорошо известно, чего стоит одна строка в записи полярных наблюдений, когда приходится выкручивать из морских глубин тысячи метров троса или почти ползком пробираться сквозь пургу к метеоприборам, – рассказывал о Рубане знаменитый летчик. – Этюды и рисунки Игоря Павловича создавались именно в таких невероятно трудных условиях, требующих от автора особого упорства и настойчивости. Он писал на палубе судов при крене свыше сорока градусов. Так создана одна из его лучших марин «Шторм идет». Многие картины написаны прямо на ветру и снегу в пятидесятиградусный мороз. Живя одной жизнью с нами, полярниками, художник познал цену суровой жизненной правды. В его произведениях нет фальшивой броскости ради экзотических эффектов, а если некоторые пейзажи удивляют своей необычностью, то это не что иное, как остро подмеченные особенности полярной природы».

У Игоря Рубана было особое отношение к картинам и этюдам. В обращении к чайковскому зрителю он писал: «Картиной я называю работу, сочиненную на ту или иную тему. Она пишется обычно в мастерской, требует сбора к ней материала и большого предварительного труда…
Этюдом я называю работу маслом или акварелью, написанную непосредственно с натуры. В моей практике потом уже ни к одному этюду кисть не прикасалась. Я считаю, что всякое «заканчивание» или исправление без натуры, дома, изгоняет непосредственность видения и искренность восприятия. Надо иметь волю, чтобы на снегу и морозе, штормующей палубе, в облаках гнуса и комаров, довести на месте работу до конца, не выдумывая ничего от себя, внести в нее все, что понял, увидел и почувствовал. Всегда следует помнить, что реалистическое искусство фальши не терпит и рано или поздно она предательски бросится зрителю в глаза. Нелегко бывает сохранить остроту восприятия и работать в условиях предельного физического напряжения, часами противостоять натискам природы. Зато сколько радости дает вырванная у нее и заключенная в холст частица правды…
Выбирать и писать этюд можно только с глубочайшим пониманием и во всю силу с радостью творческого созидания. Не за одно мастерство висят в музеях этюды художников, а за художественное содержание, что они в них вложили».

Среди русских художников нет ни одного, кто бы так долго прожил в полярных условиях. Игорь Павлович стремился бывать в экспедициях и потому, что его согревало особое братство тех людей, которые, попав в экстремальные условия, проявляли лучшие человеческие качества, и на которых можно было положиться в любой, даже самой сложной ситуации. Художник любил северную природу – новую, неожиданную, другую, сложную…  «Пусть мои работы помогут понять, – писал мастер, – как ошибочно мнение, что Крайний Север хмур и угрюм, красивости в нем нет. Он красив серьезной, порой сдержанной и мужественной красотой и писать его надо, не балуясь красками, а внимательно и вдумчиво понимая, что большего художника, чем сама природа нет! Надо учиться у нее создавать прекрасное, черпая его в жизни. Ей я благодарен, как вечному учителю, а своим учителям Дмитрию Кардовскому, Игорю Грабарю, Константину Зефирову − за то, что научили меня видеть, а не глядеть».
Художник досконально изучал историю Севера, многие его работы посвящены первооткрывателям северных путей. Во втором зале экспозиции в Чайковской художественной галереи можно увидеть образ Семена Челюскина – это полотно автор назвал «памятником человеческому мужеству и чувству долга»; картину «Несгибаемые», где изображен Георгий Седов и его спутники Григорий Линник и Александр Пустошный.
Игорь Павлович долго не мог расстаться с работой «Первые мореходы земли русской», ее он писал около десяти лет. Картину желали приобрести столичные музеи, но мастер все-таки решил, что он подарит ее Чайковской галерее.
Много работ посвящено малым северным народам. Например, «Эскимосские соревнования. Смелый побеждает» или «Здравствуй, солнце!», которая, по словам художника, писалась легко и радостно, как сама радость при виде появившегося над горизонтом краешка солнца после долгой полярной ночи: «Это праздник для всех отзимовавших. Чтобы раньше встретить его, моя чукчанка поднялась повыше. За ее спиной ночное небо. Оно еще несколько дней будет чернеть на северном небосклоне. Вот и все! Картина проста, как само пожелание радости всем от встречи со светом».
В четвертом зале экспозиции – большие полотна «Полярные исследователи», «В высоких широтах», «Последний караван», «Арктический рейс» и другие. Они показывают картины суровой жизни полярников.
Удивляет своей строгой красотой картина «Закат на Баренцевом море». Вот что написал о ней в «Обращении к зрителю» сам автор: «На Баренцевом море штиль. На темной закатной воде замерли пришедшие издалека одинокие льдинки – несяки. Их почти не видно в надвигающемся сумраке осеннего дня. Пока еще солнце ходит над южным горизонтом, расцвечивая небо и облака. Скоро наступит полярная ночь, ударят морозы, вода задымит паром и разыграются штормы. А пока так спокойно и красиво, что не идет в голову поморская поговорка «кто в море не бывал, тот Богу не маливался». Немало было писано мной закатов и восходов, но работа «Закат на Баренцевом море» глубже других передает настроение уходящего дня. В ней собралось все увиденное и пережитое. Долго не мог я с ней расстаться, не отдал Русскому музею, и только сейчас, формируя это собрание, понял, что тут ей место. Пусть люди разных профессий поймут, глядя на нее, почему моряку так трудно расстаться с морем».

«Возможно, Игорь Рубан решил подарить свои работы нашему городу именно потому, что понимал: в Москве, где он жил и работал, его произведения, скорее всего, займут место в музейных запасниках, фондах, – заключает старший научный сотрудник Чайковской художественной галереи Наталья Шмыкова. – Здесь его прекрасные полотна не скрыты от глаз ценителей искусства, они живут настоящей жизнью, ведь горожане и гости Чайковского с удовольствием посещают экспозицию, посвященную замечательному художнику-полярнику Игорю Рубану».  {datsogal=129}

---

«Пройдут годы, и мои работы станут подлинными документами нашего времени, летописью Арктики сегодняшних дней», – писал художник Игорь Рубан.

---